В экспозиции «Особой кладовой» представлена немногочисленная, но разнообразная коллекция предметов древнего искусства Кавказа.
В экспозиции «Особой кладовой» представлена немногочисленная, но разнообразная коллекция предметов древнего искусства Кавказа. Все они были обнаружены Кавказской археологической экспедицией Государственного музея Востока, работавшей на Северном Кавказе, начиная с 1981 года. Материалы, представленные в экспозиции «Особой кладовой», можно условно разделить на четыре хронологических этапа: памятники скифского периода (VI – IV вв. до н.э.); памятники сарматского периода (III до н.э. – III в. н.э.); памятники эпохи «Великого переселения народов» (V в.н.э.); памятники эпохи средневековья (VII – IX и XIV – XV вв. н.э.).
Памятники скифского периода
Оседлые земледельческие племена, объединяемые названием «меоты», занимали среднее и нижнее течение реки Кубань, Восточное Приазовье и Северный Кавказ. Основной массив меотских племен – это коренное население Северо-Западного Кавказа, принадлежавшее к кавказской языковой группе. Так считает большинство ученых – кавказоведов.
На основании анализа местных языков и по данным топонимики исследователи доказали принадлежность меотов к одним из отдаленных предков адыгов. Благодаря своему географическому положению эта территория служила своеобразным историческим коридором много тысячелетий (торговые отношения, военные походы). В результате эти контакты оказали влияние на культуру и искусство меотов как со стороны античного мира (Боспорское царство), так и со стороны Закавказья (Колхида). На протяжении всей своей истории меоты находились в тесных взаимоотношениях с кочевыми ираноязычными племенами: сначала с киммерийцами, затем со скифами и сарматами. Наиболее значимой частью экспозиции являются предметы, обнаруженные в подкурганных святилищах меотов (курганы-святилища № 1, 2, 4, 5, 8) вблизи аула Уляп в Адыгее (раскопки 1981-1983 гг.). Святилища датируются V – IV вв. до н.э. Часть этих изделий безусловно была изготовлена местными мастерами, находившимися под сильным воздействием скифского искусства («скифо-сибирский звериный стиль»). К ним относятся два навершия – в виде головы оленя из золота с серебряными рогами (Ил. 1) и в виде кабана из серебра с золотыми инкрустациями в глазах и ушах (Ил. 2).
Уляпские навершия были изготовлены из пластин металла, укрепленных на деревянной основе; рога же на голове оленя – литые. Фигуры животных выполнены весьма реалистично, при этом мастер использовал лаконичные художественные средства. Несколько иная трактовка шагающего оленя представлена на крупных золотых пластинах (Ил. 3). Изображения кабанов и оленей часто использовались в скифо-сибирском исскустве. Считается, что в иранской мифологической традиции олень являлся символом средней – земной – зоны мироздания, кабан же выступал в роли медиатора – посредника между средним миром (миром людей) и миром подземным.
Еще одним примером работы местных торевтов исследователи считают золотой сосуд в форме рога с наконечником в виде головки кошачьего хищника.
В его форме, а также в наконечнике в виде львиной головы отчетливо прослеживаются черты иранского искусства эпохи Ахеменидов (Ил. 4), однако аналогичные находки, сделанные в соседних регионах, позволяют говорить о том, что подобные сосуды делали местные мастера-торевты.
Работе местных мастеров–бронзолитейщиков принадлежат и детали конского убора, выполненные по восковой модели с утратой формы. Именно в них ярко проявились особенности кубанского варианта «скифо-сибирского звериного стиля». Это псалии, бляшки в виде кошачьих хищников, конский налобник (Ил. 5). Заимствовали местные мастера и образы греческого искусства: таковы полуфигуры гиппокампа и грифона на псалиях.
Как отмечалось, меоты имели тесные связи с греческим миром, который оказал влияние на их идеологию и культуру, о чем мы можем судить по значительному количеству импортных вещей из разных уголков Средиземноморья. С большой долей уверенности можно предположить, что импортные вещи обозначали высокий социальный статус их владельцев. И в первую очередь это были изделия из драгоценных металлов.
Произведением выдающегося художественного уровня, «жемчужиной» экспозиции «Особой кладовой» является серебряный с позолотой сосуд в форме рога (Ил. 6).
Нижняя часть сосуда оформлена протомой крылатого галопирующего взнузданного коня Пегаса, а раструб украшен фризом со сценами гигантомахии (борьбы богов и гигантов) и растительным орнаментом в виде цветов лотоса и пальметт с волютами. Наиболее интересный элемент декора уляпского сосуда – фриз с изображениями шести сцен битвы богов и гигантов (Ил. 7). Гигантомахия – один из популярнейших мифов Древней Греции. В целом можно утверждать, что этот уникальный сосуд был изготовлен в Аттике в середине V в. до н.э. и долгое время служил там украшением пиршественного стола.
В уляпских курганах-святилищах были обнаружены и другие престижные импортные вещи, изготовленные из глины, бронзы и серебра.
Среди керамических импортных изделий особый интерес представляют две чернофигурные панафинейские амфоры. Такими амфорами, наполненными оливковым маслом, награждались атлеты, победившие в состязаниях, проводившихся в Афинах в честь богини – покровительницы города. Пропорции сосудов и стиль исполнения росписи указывают на принадлежность наших амфор к V в. до н.э. Фигура Афины – традиционный объект размещения на одной стороне. Она всегда передана в воинственной позе между колоннами с петухами – символами боевого духа. На оборотной стороне сосудов изображалась сцена из игр (вид состязаний), выполненная также в чернофигурной технике, но в манере современного тому времени искусства. Наши амфоры являлись наградой атлету в честь победы в соревнованиях в беге на длинную дистанцию среди мужчин. Они были расписаны аттическим мастером во второй половине V в. до н.э. (Ил. 8).
Помимо материальной культуры следы греческого влияния прослеживаются и в идеологии меотов. Об этом можно судить по почитанию в меотских ритуалах культа Горгоны Медузы.
Медуза – одна из трех сестер Горгон, дочерей Посейдона. Как известно, у этого персонажа вместо волос были змеи, а между огромных клыков высовывался язык. Вид ее был столь отвратителен, что всякий, взглянувший на нее, превращался от ужаса в камень. Этот образ воплощал в себе страх и смерть. Вероятно, что культ этого божества был адаптирован к местным представлениям о заупокойном мире, к существовавшему воинскому ритуалу, основной целью которого было устрашение врагов и темных загробных сил. Похоже, что наиболее раннее проявление этого ритуала мы находим в одном из курганов-святилищ у аула Уляп, где на центральном столбе, представлявшим собой сакральный центр сооружения, была водружена золотая бляха-налобник с ликом Медузы (Ил. 9). В том же комплексе были обнаружены нашивные золотые и бронзовые бляшки с ее изображением.
Памятники сарматского периода
Памятники этого периода в «Особой кладовой» представлены предметами из Тенгинского грунтового могильника, расположенного на западной окраине станицы Тенгинской в Усть-Лабинском районе Краснодарского края. Могильник возник в середине III в. до н.э. и просуществовал до III в. н.э.
Материалы раскопок предоставили обильную информацию для суждений о социальном составе меотского общества на протяжении почти пяти столетий.
Вероятно, элиту этого общества представляли воины-всадники, оставившие богатые погребения. Рядовые общинники, составлявшие средний массовый слой меотского общества и в военное время формировавшие многочисленные подразделения пеших копейщиков (бывало, что и женщины являлись участниками этих формирований), захоранивались в рядовых погребениях с небогатым погребальным инвентарем: несколько сосудов с заупокойной пищей, у мужчин – оружие, у женщин – скромные украшения.
Вероятно, к высшим слоям меотского общества принадлежала молодая (менее 30 лет) женщина, чье погребение удалось раскопать экспедиции ГМВ (Ил. 10). Она была захоронена, как и воины-всадники, в яме с уступом, на котором лежала взнузданная лошадь. Длиннополое платье погребенной было расшито на плечах и по подолу золотыми нитями. Голову покрывал платок, скрепленный крупной заколкой-брошью с подвесками. Около головы лежала крупная золотая серьга. На груди погребенной были найдены многочисленные бусины от ожерелий и две подвески, сделанные из античных сердоликовых гемм. На одной из них имелось изображение Апполона, на другой – Эрота (Ил. 11).
Руки женщины украшали браслеты из бусин и полый золотой браслет в три оборота. На правом предплечье лежала вверх дном стеклянная чаша (Ил. 12). Чаша выполнена в сложной и редкой технике “Reticella”, что в переводе с итальянского языка означает «сеточка». Подобный эффект получается когда переплетаются разноцветные жгуты стекла. Аналогичные чаши встречаются в Южной Италии, на Ближнем Востоке и в Малой Азии. В ногах погребенной было найдено крупное бронзовое зеркало, диаметром 22 см, поверх которого был расчищен скелет крохотной собачки. Зеркало украшено сложным гравированным узором: в центре оборотной стороны изображены две утки, держащие в клювах развернутую ткань, а остальная поверхность диска заполнена солярной символикой; на ручке нанесено изображение древа жизни, а низ диска с лицевой стороны декорирован фигурками уток.
В большинстве богатых погребений воинов-всадников в качестве сопроводительного инвентаря находилось оружие. В одном из таких захоронений был найден длинный меотский меч с серповидным навершием, типичный для II в. до н.э. Сохранились остатки деревянных ножен, завершавшихся золотой бутеролью-колпачком.
В последний путь воинов сопровождало не только оружие, но и атрибуты пира. Так, целый стеклянный кубок на высокой ножке был обнаружен в одном из самых богатых воинских погребений могильника (Ил. 13).
Большой объём материала был получен в результате исследования ритуальных комплексов Тенгинского могильника, открытых рядом с погребениями.
Эти комплексы представляли собой открытые площадки, на которых совершались жертвоприношения, связанные, скорее всего, с поминальным и заупокойным культами. Так, на одной из таких площадок были открыты останки 17 человек, мужчин и женщин, которых умертвили во время ритуала. Кроме того, здесь же найдены скелеты четырех лошадей. Все умерщвленные животные были взнузданы, их головы украшали бронзовые налобники с шумящими колокольчиками-подвесками, а ремни оголовья декорированы крупными стеклянными бусинами, изготовленными в средиземноморских центрах специально для украшения конской сбруи – такова была мода III-II вв. до н.э. На груди одного из коней обнаружена половина бронзового нагрудника с колокольчиками-подвесками и лунницами (Ил. 15). Поверх ткани, расшитой золотыми нитями и пронизками, накрывавшей центр площадки, были разбросаны многочисленные украшения. Здесь обнаружены ромбовидные фибулы-застежки с сердоликовыми вставками, подвески к серьгам из горного хрусталя в виде голубей, медальон с изображением всадника, вооруженного копьем, пронизи и подвески с полудрагоценными камнями, золотые бусины. Интересной находкой является бронзовый перстень-печать с портретом египетской царицы Арсинои III (Ил. 14). Подобные перстни дарились иноземным воинам и купцам от имени египетских царей династии Птолемеев. На ритуальных площадках были найдены и античные керамические сосуды, в частности унгвентарии. Это миниатюрные сосуды для масел и благовоний, которыми греки натирались перед началом тренировок и спортивных состязаний. Унгвентарии носили привязаными к поясу, отсюда и столь необычная их форма: высокое вытянутое горло с широким венчиком и тулово веретенообразной формы на широкой ножке-поддоне.
Важное место в жизни меотского общества занимал конь, поэтому большое внимание уделялось украшению конской упряжи. В кон. IV – нач. III вв. до н.э. происходят существенные измения в парадном конском уборе, когда на смену местному варианту «скифо-сибирского звериного стиля», украшавшему конскую упряжь меотов в VII – IV вв. до н.э., приходит иной стиль. Теперь это фигурные пластины, украшенные гравировкой и орнаментом, выполненным пуансонной техникой – именно таковы предметы из Тенгинского могильника (Ил. 15).
В экспозиции «Особой кладовой» представлены не только находки из Тенгинского грунтового могильника, но и из других меотских памятников сарматской эпохи.
Прежде всего, это различные импорты, бывшие дорогими и социально значимыми вещами среди местного населения. Одной из таких дорогих вещей был этрусско-италийский бронзовый шлем типа Монтефортино (Ил.16).
На рубеже II–I вв. до н.э. значительно усиливается сарматское влияние, проявившееся в материальной культуре земледельцев-меотов через заимствование элементов «сарматского звериного стиля», существенно отличавшегося от «скифо-сибирского звериного стиля». Одним из проявлений этого заимствования является появление украшений с изображениями животных, например, сережек или фибул с фигурками лошадей или баранов. Серьги с зооморфным изображением встречаются как в женских, так и в мужских погребениях, причем чаще всего их носили не в паре, а по одной. Образ барана – один из самых популярных в меотской среде.
Памятники эпохи Великого переселения народов
В экспозиции «Особой кладовой» представлены предметы, характеризующие аланскую культуру эпохи «Великого переселения народов». Это находки, сделанные во время раскопок одного из курганов (курган № 2), расположенного около села Брут в Северной Осетии. Изучаемый курган содержал катакомбное погребение, датируемое V в. н.э. Погребальную камеру ограбили ещё в древности, но в ней имелся тайник с богатым погребальным инвентарем, не замеченный грабителями.
Наиболее выразительным из предметов, найденных в тайнике, является длинный обоюдоострый меч с золотыми обкладками ножен и рукояти (Ил. 17). Навершие, устье рукояти и окончание ножен меча украшены гранатовыми вставками. Особую яркость и красоту ножнам придает вертикальная пластина, сплошь покрытая гранатовыми вставками. Под пластиной имеется прорезь, в которую продевался дополнительный нижний портупейный ремень, указывающий на вертикальную, левостороннюю подвеску меча.
Подобные мечи характерны для Ирана, причем, как во время, предшествующее находке из Брута, так и для времени последующего. Притом, что эта форма мечей не характерна для Европы, мы можем предположить, что ее появлению в Бруте в гуннское время мы обязаны восточному влиянию, а, скорее всего, именно Ирану эпохи Сасанидов.
В тайнике был найден и парадный кинжал, лицевая сторона ножен и рукояти которого была покрыта золотым листом, инкрустированным гранатовыми вставками, а тыльная сторона – тонким серебряным листом.
У правого края тыльной стороны ножен имелись две небольшие серебряные петельки. По всей видимости, в эти петельки продевались ремешки, необходимые для крепления кинжала к поясу – рядом с кинжалом были обнаружены две пары одинаковых пряжек с наконечниками, которыми кинжал и пристегивался к поясу. Помимо вооружения в тайнике были обнаружены четыре распределителя ремней, две пряжки со щитками, украшенными гранатовыми вставками, и два наконечника ремня, также украшенными гранатовыми вставками. Судя по имеющимся аналогиям, все эти предметы следует рассматривать как набор застежек для обуви из мягкой кожи (Ил. 18). Обувь с подобными элементами была исключительно парадной и могла принадлежать представителю воинской аристократии.
Комплекс содержал, также, богатый конский уздечный набор, состоящий из удил с псалиями и оголовья.
Почти все предметы, найденные в кладе, изготовлены из золота и инкрустированы гранатовыми вставками, образующими геометрический орнамент. Подобный стиль называют «полихромным стилем гуннской эпохи» или «клуазонне». Он резко отличается как от «скифо-сибирского звериного стиля», так и от «золото-бирюзового стиля» сарматской эпохи. Его особенностью является полное отсутствие зооморфных, антропоморфных или растительных мотивов, свободное расположение на предмете гранатовых вставок, никак не связанных с формой предмета. Изделия, изготовленные в «полихромном стиле гуннской эпохи» встречаются на громадной территории от Алтая до Испании. В настоящее время все более популярным становится мнение о его ближне- и средневосточном происхождении. Иными словами, в его сложении принимали участие ювелиры двух великих держав древности – Сасанидского Ирана и Византии. Скорее всего, брутский комплекс принадлежал представителю аланского воинского сословия высокого, по-видимому, княжеского ранга. Можно предположить, что эти социально-значимые вещи он получил из Сасанидского Ирана в качестве посольского дара или союзнической регалии.
Памятники эпохи Средневековья
В VII – IX вв. на Северном Кавказе происходят существенные изменения в военном искусстве.
Складывается единый комплекс вооружения, значительное место в котором занимают боевые топоры, копья и сложные луки с крупными черешковыми стрелами. Распространение жестких седел и металлических стремян привело к замене длинных тяжелых мечей на более легкие однолезвийные палаши и сабли. Одна из таких сабель со слабоизогнутым клинком была найдена в Ново-Вочепшийском могильнике на реке Псекупс в Адыгее. Ее перекрестие украшено серебряной насечкой, а рукоять – бляшками в виде шестилепестковых розеток. Важным атрибутом мужского костюма являлся пояс, определявший социальный статус владельца – чем выше было общественное положение воина, тем богаче был его пояс, украшавшийся разнообразными фигурными накладкам, привесками и массивными литыми пряжками с растительным и геометрическим орнаментом (Ил. 19).
В период раннего средневековья на Северном Кавказе разнообразнее становится и набор женских украшений: распространяются различные типы серег, перстней, браслетов, ожерелий. Интересны золотые серьги в виде “калачика”, найденные в одной из катакомб могильника Клин-Яр III. Подобные образцы хорошо известны на Кавказе. Исследователи связывают их происхождение с Боспором, где такие серьги появляются накануне гуннского нашествия, а в VI-VII вв. становятся непременной деталью женских погребений на Северо-Западном Кавказе и в районе Кавказских Минеральных Вод. В последующий период этот тип серег постепенно исчезает и ему на смену приходят многочисленные варианты изделий с подвесками в виде шариков, прикрепленных к овальной или круглой дужке.
В период расцвета Хазарского каганата устанавливаются тесные связи Северного Кавказа с Византией, что находит отражение в различных сферах материальной и культурной жизни общества.
Влияние византийской моды наблюдается и в женских украшениях – отдельные виды серег, брошей изготовлены по византийским образцами, совершенно не характерных для традиционного набора украшений хазарской эпохи. Именно к таким изделиям относятся две броши из клин-ярского могильника. Одна из них круглая, со вставкой из синего стекла и шариками мелкой зерни, изготовлена из серебра, другая – бронзовая, в виде четырехлепестковой розетки с красной стеклянной вставкой (Ил. 20). Ярким примером подражания византийским изделиям являются золотые серьги с пирамидальной привеской, сплошь покрытой ложной зернью. Близкие по форме и технике орнаментации серьги, выполненные из бронзы, серебра, реже – из золота, встречаются в аланских катакомбных могильниках. Такие же изделия, но изготовленные византийскими ювелирами, найдены в богатых кладах и погребальных комплексах, датируемых кон. VII – нач. VIII вв., на территории Северного Причерноморья.
Различные северокавказские племена, входившие в состав Хазарского каганата, в большинстве своем находились на одной стадии социально-экономического развития. Вера в силы природы, многочисленные мистическое культы, поклонение небесным светилам составляли основу их религиозного мировоззрения. Вероятно, именно поэтому на обширной территории от Каспия до Черного моря в захоронениях часто встречаются обереги и амулеты, идентичные по форме и имевшие, как представляется, общее магическое значение (Ил. 21).
После поражения Хазарии в борьбе с киевским князем Святославом происходит ослабление каганата и как следствие – образование на Северном Кавказе новых племенных союзов.
В Центральном Предкавказье аланы, освободившиеся от хазарской зависимости, создают собственное государство – Аланию. Создание Аланской Епархии способствовало миссионерской деятельности христианских проповедников далеко за пределами собственно аланского государства. В этой связи интересна находка бронзового зеркала с христианской символикой, обнаруженного в степном Закубанье на берегу Краснодарского водохранилища, на территории расселения средневековых адыгов (Ил. 22). На оборотной стороне круглого диска в высоком рельефе помещено изображение всадника с копьем, поражающего змея, лежащего под ногами коня. По художественному исполнению сюжет в значительной степени соответствует грузинской иконографической традиции и стилистически близок фресковым росписям средневековой Грузии. Мастер, изготовивший этот предмет, был, видимо, хорошо знаком с изображениями св. Георгия, распространенными в христианской Грузии в XI – начале XII веков. Возможно, что зеркало было изготовлено в Алании, где культ св. Георгия получил широкое распространение, слившись с популярным персонажем языческого пантеона Уастрджи, который вполне мог быть воспроизведен в образе христианского героя-мученика на зеркале – предмете, тесно связанном с древними магическими представлениями и часто, помимо своей утилитарной функции, выполнявшим роль оберега.
В XIII в. Северный Кавказ входит в состав Золотой Орды.
В «Особой кладовой» выставлены два богатых комплекса из адыгских курганов, относящихся к золотоордынскому периоду. Первый происходит из курганного могильника, расположенного под аулом Шенджий в Адыгее. В одном из курганов находилось погребение знатной адыгейской женщины, захороненной в богатом, расшитом золотным шитьем кафтане с крупными позолоченными пуговицами. Кафтан был перетянут парадным поясом из китайского шелка, украшенным нашивными серебряными с позолотой бляшками, пряжкой и наконечником с гравированным орнаментом. Благодаря тому, что при раскопках фрагменты поясного набора были найдены insitu (в непотревоженном состоянии), удалось зафиксировать точное расстояние между бляшками и восстановить длину пояса, а затем сделать его полную реконструкцию. К поясу с одной стороны на трех длинных цепочках крепился серебряный пенал цилиндрической формы, украшенный пунсонным орнаментом типа “ложной веревочки”. Подобные предметы использовались для хранения благовоний или швейных игл. С противоположной стороны около пояса лежал набор туалетных косметических инструментов – миниатюрные щипчики и копоушка (Ил. 23). В погребении были обнаружены два золотых перстня и серьги. Одна из серег имеет форму “знака вопроса” – подобные изделия распространяются с приходом в северокавказские степи еще одной группы кочевников – половцев. Видимо, наш пояс был изготовлен в мастерских генуэзской колонии Кафы, существовавшей в Крыму в золотоордынское время.
Второй комплекс происходит из кургана, расположенного на р. Фарс близ станицы Новосвободной в Адыгее.
Здесь в мужском захоронении был найден полный набор вооружения: сабля, наконечники стрел, кинжал, поясной набор и ковш. Судя по количеству и значимости инвентаря, погребение принадлежало представителю высшего военного сословия. В экспозиции представлены отдельные предметы из этого комплекса: кинжал с серебряным наконечником деревянных ножен, декорированный гравированным орнаментом; наконечник рукояти, украшен в том же стиле (Ил. 24); детали поясного набора – серебряные бляшки, обоймы, пряжка и наконечник ремня, также покрытые гравировкой (Ил. 25). Украшения поясного набора по своей стилистической выдержанности сходны с орнаментом на ножнах и рукояти кинжала и вполне возможно являются предметами одного комплекта, выполненного мастером по заказу. Из этого же погребения происходит и серебряный поясной ковш с горизонтальной ручкой (Ил. 26). Его внутренняя поверхность украшена гравированными медальонами с растительным орнаментом: на фоне переплетающихся растительных побегов с широкими листьями изображены цветы и бутоны лотоса. Таким же орнаментом покрыта и лицевая поверхность ручки. Ручка ковша и медальоны с орнаментом позолочены. Перед нами типичный образец золотоордынской торевтики – подобные изделия, вероятнее всего, поступали в Закубанье из крымских мастерских.
С торговой деятельностью связано распространение в среде местной адыгской знати стеклянной посуды: кубки, стаканы, бокалы для вина сирийского и западноевропейского производства часто встречаются в богатых захоронениях (Ил. 27).